2.12.23

Приехала в гости к друзьям. Радушно встретили, накормили.

Мотылёк удивил. Мы не виделись с июня.
Ласточка открывает его дверь, я выглядываю из-за угла. Тот выходит из комнаты, улыбаясь во все тридцать два, заключает в объятия и вдруг целует в макушку. Внутренне я теряюсь от неожиданности.
Начинает расспрашивать о делах, я предлагаю пойти к Ласточке. Мы идем по коридору, он слегка приобнимает со спины и говорит: «Хорошо выглядишь».

Чай грейпфрутовый, необычный, вкусный. Начинаю курить. Мотылёк встревает:
«Блин, я вот сейчас понял, как на самом деле соскучился. И по тебе, и по… этому запаху», — указывает на айкос в моих руках. «Ну, в первую очередь, конечно же, по тебе».

У Мотылька дела. Прощается, обращаясь ко мне «дорогая» и «рад был увидеться». Оставшееся время мы говорим с Ласточкой, и меня не покидает ощущение, что я дома, а до моей комнаты всего двадцать шагов. И даже когда стоим у метро, я думаю о том, что мы сейчас вместе пойдём обратно, но ни о том, что мне ехать с пересадкой в самый конец.

В вагоне прогоняю обе встречи. Улыбаюсь как дура. Приветствие слишком неожиданное и очень эмоциональное.

Я тоже была рада увидеться.

08.08.23

— Какой ты любопытный, — в шутку делаю замечание, когда Солнце открывает очередной шкафчик и начинает рассматривать его содержимое.

— Это ты живешь как в музее, — возмущается. — Ничего не трогаешь, не смотришь.

Показательно закатываю глаза. Мы нашли старые кассеты.

— Жаль, что не сможем послушать. Я бы очень хотел.

— В смысле? — недоуменно спрашиваю.

— Ну на чем? — с досадой отвечает.

— Так у меня есть магнитофон. Даже два.

— И ты сидишь и молчишь? — удивляется. — Где он?! — в зрачках мелькают взволнованные искорки.

Время первый час ночи. Мы лежим на диване и слушаем Pink Floyd. Перед глазами мелькают отрывки молодости, когда мама всегда включала кассетные записи во время уборки или готовки.

А после мы нашли ещё две кассеты, где мне лет восемь-девять. Я зачем-то переписываю песни и делаю вид, что веду передачу на радио: задаю вопросы (на которые сама и отвечаю), передаю приветы, рассказываю стихи и сочиняю песни.

Ладони лежат на динамиках магнитофона, словно пытаются наяву соприкоснуться с прошлым.

— Везучая, — усмехается. — Додумалась же всё это записать.

— Почему везучая?

— А кто в наше время ещё может свой детский голос услышать?

У меня дома есть видеокамера, знаете, которую держишь в одной руке, а там ещё экранчик в сторону поворачивается. Скорее всего, остались видеозаписи с поездок, и там должны быть наши семейные голоса.

И всё же я с ним согласна. Люди, рожденные в период глобальной трансформации технологий, которыми все обладают сейчас, редко когда в то время имели возможность запечатлеть подобные моменты.

Я слышу на записи голос родителей и брата, а ещё попугайчика и собаки — последних трёх уже нет.

Мне вдруг вспоминается:

Не выбрасывай ты этот старый родительский дисковой телефон, он нужен. Будет тебе лет семьдесят, достанешь его с антресоли, сдуешь пыль. Уставшими пальцами наберешь тот самый домашний, пару гудков, и поболтаешь с собой шестилетним, попросишь к телефону родителей, вновь услышишь их живые голоса.

Вы были, но выбыли.

29.05.2023

— Знаешь, я чувствую себя странно, наверное, даже неправильно, — заключаю, когда перестаю громко смеяться. Лицо вдруг становится совсем серьёзным. — Мой человек уехал, и я не знаю, смогу ли ещё увидеться вновь.

— Почему неправильно? — интересуется, склонив голову набок.

— Потому что есть четкое ощущение, что я должна рыдать в подушку, убиваться собственным горем. Нет, я понимаю, что меня хорошенько так выебал универ и все остальные события за последние недели две, что чувствовать себя сейчас абсолютно никак — явление вполне нормальное, и всё же…

— Мне не кажется странным отсутствие твоей эмоциональности.

— А мне кажется, что совсем скоро настанет момент, когда я на стены полезу от одиночества, просто сейчас слишком уж плавно и постепенно готовлюсь к такому событию.

Что совершенно несвойственно. Потому-то и жду торжества; знаю, что оно неизбежно.

***

Я вспоминаю об ещё одном человеке, и мне становится мерзко. Моё желание заново подружиться было таким обширным, неуёмным, лезущим и… нежеланным — для него.

Смотрю на названия новых песен в листах и убеждаю себя: «Это не про меня». Какая глупость — верить во всё спадающее с чужого рта и надеяться на изменения, когда спустя столько лет ты и сам всё ещё остаёшься совсем неизменным и преклоняющимся пред чужим иллюзорным величием.

21.05.2023

— Пообещай мне одну вещь?

Молчит, ждёт продолжения.

— Ты не исчезнешь.

— Не исчезну, — ответил он и исчез.

Сразу после того, как радостно делился и стеснительно улыбался на видео из-за подаренных мною пионов. Иногда думаю, а что если выбросил? Не поставил рисунок в рамку, как собирался, а распрощался с цветами той же ночью. Или всё же пристроил на незатейливую полку, куда глаз падает раз в сто лет? Пусть изредка. Напоминает. Я знаю.

— Ты в порядке? — спрашиваю, когда не получаю ответа на свои сообщения после всех этих милых видео.

— Да, извини, не ответил. Не дома сейчас.

— Ну, хорошего тебе тогда дня.

Не прочитано. Не прочитано. Не прочитано.
Прочитано. Дней через семь.

Вдруг ни с того присылает картинку с текстом и пишет: «Этому эпизоду сегодня десять лет».
Я утопаю в учебниках и таблицах экселя, думая: «Ты идиот?».

Час.
Какой ответ ты ждёшь?
Два.
Мне стоит искать какой-то смысл в словах на картинке?
Три.
Зачем?
Четыре.
Я не буду это читать.
Пять.
Отправляю картинку в ответ, подыграв тематике.
Шесть. Восемь. Одиннадцать. Пятнадцать. Ответа нет.
Двадцать один. Двадцать четыре. Прочитано.
Прочитано. Прочитано. Прочитано. Шесть дней.

Зачем?

Порываюсь спросить, но останавливаюсь. «Не дури», — говорю себе и пишу в другом дневнике о человеке, что затеял со мной игру в шахматы.

Реагируешь, ходишь конём. Показываешь, что ещё живой?

Не лги себе только. Подойди к зеркалу, отодвинь челку в сторону, присмотрись к отражению, а после — к своим чёрным глазам.

Расскажешь ещё раз через семь лет мне сказку, как в каждой встречной мерещусь и снюсь по ночам.

11.4.22

Хочу без имен, без прозвищ сегодня. Адресовать всё только на «ты» определённым лицам да посложнее бы завуалировать. И пусть читающий сам разбирается в том, для кого текст, почему и зачем.

С мамой сегодня говорила.

— Ты как тот петух — пока не пнешь, птица гордая не полетит, — возмутился голос, доносящийся из динамиков. В ответ последовало протяжное и недовольное мычание. — Чего «угу»? — мама смягчилась, проговорив изменённым забавным голосом; таким, каким обычно разговаривают в порыве нежности.

— А ещё он рассказал, что ты оперу любишь. Я аж опешила, говорю: «Чтобы мой ребёнок оперу любил? Никогда такого не было», — удивилась, почти сразу же спросила: «правда что ли?» и поинтересовалась тем, что мне нравится.

На душе почему-то стало тепло, хоть и злюсь за то, что ты рассказываешь семье обо мне больше, чем я сама. Двоякое ощущение раздражения и благодарности.

А ты меня и вовсе удивляешь, с каждым разом открываясь шире, позволяя проникать в твою душу глубже. Делишься тем, что тревожит; только помогаешь собрать этот непосильный кубик Рубика.

«У меня есть близкие люди, и тебя бы я отнёс к ним без сомнения». И не знаю ведь, как относиться к подобным словам. Подвох ищу авось на эмоциях написал или чтобы не обидеть. Солгу, если скажу, что мне не было приятно. И удовольствие от прочитанного было получено вовсе не от былой симпатии, а от столь неожиданного и прямого заявления; пусть и длилось оно мимолётно, потому как вникая в остальное содержимое диалога, хотелось лишь посочувствовать и обнять. Не виноват ведь ты в одновременно чужих, но таких родных судьбах, что запутались, втянув тебя маленького во что-то своё — неразрешимое.

Ночь уютная была. Комфортная, как выразился один, а потом подхватил и второй. С первым так вообще слишком откровенное утро получилось.

Жалею ли? Пока не чувствую. Легче ли? Отчасти. Призналась ведь во многом, пусть и, наверное, догадывался ты. Рассказала о каких-то вещах, о каких даже некоторым не ведала. Страшно ли? Возможно. От чего? От непонимания. Сонный был, вдруг забудешь под утро какую-то часть, а спросить уж не решишься, оставшись с неполной картиной сказанного.

Хочешь знать, чем вызван страх непонимания? О вещах говорила таких, что не каждому вникнуть под силу. Приподняла шторки жизни личной, мыслей блуждающих и призадумалась, выдвинув к себе же самой очередные претензии:

«С таким отношением и поведением ты совсем выбиваешься из образа «идеальной», коей совсем не являешься. Так ведь нельзя. Ты должна быть примером, неким однолюбом, отдающим всё одному — родному, а поступаешь, как маленькая девочка, падая к каждому, кто проявил интерес. Тебя ведь все друзья одного человека золотом считают, восхваляют. Не соответствуешь, творишь что-то безобразное. Глупая».

Надеюсь, понял ты, о каком настроении я говорила, о какой атмосфере, исходящей от человека и совместных разговоров.

Чувствую странно себя, уже открыто заявив, что ко всем, кроме одного, оставшегося в мыслях на чуть дольше положенного, в определённые моменты что-то маленькое ёкало, да потухало быстро, потому как голова всё же есть на плечах, а дружба важнее.

Объясниться лично даже захотелось в какой-то момент, написать после ухода да попытаться оправдаться. Бессмыслица ведь.

Не знаю. Не покидает спокойствие, вызванное ни то усталостью, ни то внутренней верой в правильность совершенного. Пусть всё будет во благо. Не хочу никого терять.

8.4.22

Ещё один день начнётся с «Ириска сказала однажды…».

— Блин, вот бы каждого по отдельности затащить в комнату да сыворотку правды вколоть. Выведать потаённое, разузнать, что интересует, только бы лучше понимать, а затем память стереть о прошедших часах, — с горящим любопытством в глазах сказала сегодня Ириска.

Последние ночи проводим за разговорами, да такими, что мысли сами вылетают наружу; лишь желание сна останавливает от бесконечности действия.

Последние ночи полны откровений; что Ириска, что Совушка говорят о таких вещах, о каких ранее мне никогда не рассказывали. И я сомневаюсь, что истории эти предназначаются для широкого круга лиц. Становится смешно, потому как Ворон и Ласточка, скорее всего, закатывают глаза на моменте про Совушку.

Я бы тоже закатила, будь это очередной истерией и бесполезным несвязанным нечто, льющимся изо рта. Да вот всё было гораздо иначе; ценно мне то доверенное, что сокрыто от многих ушей и глаз.

Люблю разговаривать, но больше всего — слушать. Не понимаю, что такого чудного произошло, что даже Ириска решилась поделиться сокровенным.

Честно признаюсь, что местами скука овладевает мной. Наблюдаю за тем, как кто-то с кем-то переговаривается о непонятном, не стоящим внимания, или же просто проводит время в экране, и думаю: «А точно ли это то, чего я хочу?». А хочу я говорить, говорить много, говорить об интересном, слушать ещё больше; обсуждать, узнавать лучше и просто взаимодействовать. Внимания ли хочу? А кто его не хочет?

Знаете, почему беседы наедине люблю? Собеседник, будучи заинтересованным, не отвлекающимся ни на что, поймавшим одну волну, максимально погружается в атмосферу и расслабляется. И вот это приятное ощущение спокойствия, воцарившегося из-за желания быть честными и открытыми друг с другом, радует больше всего; не говорю уже о доверии, что де-факто весомый показатель в людских взаимоотношениях.

Признаю, что время от времени избегаю разговоров. До сих пор не могу понять, что движет мной в определённые моменты, когда глаз отвести от собеседника не могу, с упоением внимаю каждый вдох, каждую запятую, только бы не упустить чего важного; и что движет мной в те моменты, когда скрыться от всего этого хочется и покой, наконец, обрести.

И ведь и в том, и в том случае я чувствую то самое, что отвлекает меня, вызывает приятное, разливает спокойствие по всему телу, а главное — в голове. Вот только не нравится мне эта бесконечная гонка за состоянием нирваны, потому как возникновение этих потребностей, дающих одно и то же, но совершенно отличающихся друг от друга, слишком волнообразное.

7.4.22

Сегодня один из немногих дней, когда он был максимально открыт предо мной.

И нет ничего ценнее, чем осознание того, что тебе доверяют и хотят с тобой говорить.

7.4.22

Ириска сказала однажды: «У некоторых людей голова как самый сложный и непонятный в мире кубик Рубика, собрать который практически невозможно».

Пальцы нервно крутят изо дня в день механическую головоломку в надежде понять алгоритм; глаза наблюдают за каждой гранью, за каждым движением, пока в мыслях непрерывной строкой пробегает вопрос: «Ну как же тебя решить?».

И в какой-то момент приходит странное озарение, словно все действия до этого не были ошибочны; их предназначение заключалось в развитии не только моторики, но и в улучшении выдержки, понимания, концентрации и построении определённой логической цепочки.

Говорить о том, что мне удалось собрать кубик Рубика пока ещё рано, но именно сегодня механизм дал сбой. Крутила вроде бы так же, да эффект получился совсем другой; сама не заметила, как так вышло, что нужный мне цвет потихоньку выстроился в определённом порядке, полностью собой заполняя одну из сторон.

Остаётся лишь надеяться, что последующие действия не испортят уже собранное, не разломают, не расклеят на части совсем.

5 апреля 2022

День какой-то сумасшедший. Совсем не ожидала, что он закончится именно так; Фиалка, думаю, тоже. Честно, устала уже придумывать какие-то позывные, но с ними ведь интереснее; с каждым разом всё тяжелее награждать кого-то именем цветка, животного или ещё чего-либо. Но мне нравится. В жизни бы случайно не оговориться.

Вечер прекрасный был; а вино, о котором я уже на сто раз с изумленными глазами рассказала Ворону и Крапивнице, вообще какое-то магическое. Ни одно вино ещё в моей жизни не было столь вкусным и богатым, хоть и престижный и редкий алкоголь в семьей моей не был чем-то запредельным.

Смешные такие, что Ворон, что Ласточка; обрадовались в хорошем смысле моему нетрезвому состоянию. Говорю же, вино волшебное. От пива мне не так весело и легко. Хоть и загналась чуток, разговорилась с Крапивницей, всё равно вечер отлично провела.

Семицветик удивила очень. Виделись мы с ней редко, по особым случаям. А она за столом при всех выдаёт, мол «хочу видеть тебя на своём дне рождения». Слушала её сегодня много, правильные вещи девочка говорит. Осмысленная. Может, получится что?

Хочется писать, а не пишется совсем. Всех обняла, насытилась энергией; довольная. В какой-то момент совсем отключилась от происходящего, погрузившись в диалог с Совушкой. Подумал, что издеваюсь над ним; мысли просто путались. Признание в том, что если нас всех не будет в его жизни, то у него вообще никого не останется, как услада для ушей. Дорожить должен, а он, дурак, иногда вещи такие творит, что отвернуться моментами хочется очень.

Собираюсь уходить, остановилась на пороге; Совушка ко мне спиной стоит, обувается. Развернулся, подошёл ближе, да настолько, что даже самый тощий человек не поместится между нами. Смотрит прищуренными глазищами, а мои бегают туда-сюда от одного карего к другому. Ухмыляется и качается головой. Я отхожу и падаю на самое дно; а в мыслях всё крутится: «догадался». Покурили, распрощались. Когда подходила обниматься, вновь улыбнулся; так до жути неприятно приятно, что аж внутри всё свербит. Прижал да пальцами гладить начал. Тут-то я и поняла, что совершила ошибку. Если и вправду смышлёный, точно бы понял всё.

Возвращаюсь к ребятам, а в голове всё прошедшая ситуация крутится; не отпускает никак. Ворон беспокоится, расспрашивает, а я поделиться не могу ни с кем, кроме Ириски. Ловлю расфокус, но продолжаю чувствовать на себе чужие глаза. Ворон говорит что-то вроде: «перестань уже думать», а я не могу совсем. Обещал научить. Прозвучало ещё: «Я даже представить не могу, сколько мыслей постоянно крутится в твоей голове». Лучше не представляй, Ворон, не самая удачная затея.

Бесит то, что большую часть разговоров не запомнила. Не люблю я это. Хочется прокручивать их снова и снова, анализировать, извлекать что-то. Да просто хочется помнить.

В какой-то момент прибежала к Ириске, не выдержала совсем. Она смеётся и говорит мне: «Как я обожаю вот это твоё протяжное «бляяяяять»; сразу понимаю, что сейчас что-то будет». А я не могу уже, меня распирает просто; но делиться с остальными — не вариант. Когда-нибудь точно, но не сейчас. Не хочу быть непонятной, приравненной к кому-то; хоть и глаза многим откроет на то, почему я веду себя так, но всплывет если, испортит только. Мне этого не надо, как, собственно, и остальным.

Иногда думаю, что когда упрашиваю прийти ко мне, только бы не сидеть в одиночестве, то кажусь очень жалкой, не способной самой справиться с навалившимся.

Как бы утром разбитой не проснуться от переизбытка полученных эмоций; видеть ведь совсем никого не захочется. И я сомневаюсь, что в этот раз смогу себя пересилить.

Интересно, а когда ребята сидят без меня, посещает ли их мысль, что «кого-то» не хватает?

4 апреля 2022

День начался с телефонного звонка. Пока говорила с Солнцем, успела позавтракать; уже было не так одиноко. Увидела любимого песёля, единственного, который у меня остался. Пусть он и не мой вовсе, но его преданное сердечко никогда не забудет часовых почесушек и тайных лакомств, пока Солнце этого не видит. Как же я люблю животных. Интересно, сдружимся ли мы с домашним котом, который поселился вместо меня в родном городе и живет там уже почти год, если не больше, не подозревая о моём существовании?

Прогулялись с ребятами. Странное ощущение было; даже вслух сказала о том, как мне непривычно видеть всех на улице. Одно дело — когда мы проводим время в домашней обстановке, другое же — за её пределами. Местами было жутко неловко и, наверное, нервно. Шумные компании всегда обходила стороной, а тут время от времени даже подключалась к рандомным звукам, непроизвольно или намеренно вылетающим на улицу; так, что даже люди оборачивались. Зависимая я от мнения других.

Солнце всегда смеётся и чуточку бесится, когда прошу его рассказывать обо мне. Хочется знать, какая я в любящих глазах; да и не в любящих тоже. Правду ведь говорит всегда, может и негативные качества затронуть. Подметил как-то, что манипулированием могу злоупотреблять и даже не замечать этого, не понимать.

Так и не отправила совместные фотокарточки. Только Крапивнице, потому как для мамы просила. Не могу на себя смотреть, хоть и Ириска, и Астра сказали, что фотографии хорошие. Пусть они останутся со мной; быть может, когда-нибудь поделюсь ими и с остальными.

Вернулась домой уставшая и часа полтора просидела в кровати, даже не переоделась; пыталась согреться, но получилось лишь только тогда, когда пересилила себя и сходила в душ. Сделала первый шаг в учебе, с которой вроде бы смирилась, хоть и не хочется мне этого уже совсем; если быть точнее, то хочется, но в другом формате. Поздно метаться, немного ведь осталось. Как представлю, что потеряюсь из жизни других, а они из моей после переезда, так не по себе становиться. Громко сказано, всё ведь от нас самих зависит; но главная мысль тут в том, что привычное «давайте вместе позавтракаем» или «посмотрим фильм», или «приходите, мне одиноко», или другие вещи, которые легко удаётся делать, находясь в минутной доступности друг от друга, станут довольно редким явлением.

Сегодня почти цельной компанией сидели, жаль только, что Ириска не частый наш гость. Четвёртый день подряд ощущение лёгкости, непринужденности и… уюта? Что-то изменилось, как говорила уже, но как так быстро-то? Лежали с Крапивницей, Ласточкой и Мотыльком, а Ворон под боком сидел — и так приятно мне, а шкала «касаний» аж трещит от переизбытка. Раньше даже не думала о том, как для меня это важно; замечала лишь часто, что обращаю внимание даже на незначительное соприкосновение, вынужденное, в силу того, что рядом сидим или ещё чего-либо. И даже это не давало никаких предпосылок к тому, что время от времени мне просто необходимо быть очень близко с людьми. Так спокойно на душе становится. Безопасно. А иногда бывает, что давит до невозможности вдохнуть. Хочется выпорхнуть из чужой клетки, отгородиться самой, только бы не приближались, не вторгались в личное.

Крапивница с Вороном с ума сошли, приятности какие-то устраивают. Ещё и Ласточка с мармеладками, к которым вовсе не притронулся. За что вы такие милые? Спасибо, что даже с безумным желанием провалиться в сон продолжаете быть рядом, пока Ириска не вернётся домой. Мне это важно и ценно.

Совушка непонятный. Удивляет, как и остальные. Оставшись наедине, пока Попугай туда-сюда бегал, открылся с другой стороны. Поведал о внутреннем, о чем ещё никогда не рассказывал. С таким упоением, и даже когда Попугай вернулся, продолжал диалог, совсем не отвлекаясь. И чего это на него нашло?

Мне приятно, правда, ведь очень много времени прошло с тех пор, как мы могли долго и много разговаривать. Но вот, чтобы настолько открыто, так ещё и отбросив в сторону телефон, с которым Совушка совсем не расстаётся… Речь сейчас не о «пожалейте меня», а о думах своих, о характере и действиях; просто о том, о чём я говорю с остальными. Поразительно, что и в моменты затишья блуждал в мыслях и не хотел перебивать их бесполезным скроллингом ленты тиктока. И попрощался он как-то иначе, хватка уж слишком непривычная была; крепкая, долгая. Пишу вот об этом и думаю: «С чего вдруг?».

Как-то приятно жить стало в последнее время. И то, что сердце не ёкает от каждой внезапной тревожной мысли, радует очень, хоть и хочется иногда, чтобы дёрнуло. Привыкшая просто очень в страданиях жить, а их отступление на задний план всегда столь неожиданно и непривычно, что аж не по себе становится. Неужели всё может быть хорошо, а присутствие чего-то, что душу гложет, вовсе не должно быть обязательным?

04.4.22

Три дня прошли невыносимо быстро, хотя моментами складывалось ощущение, словно длятся они вечность. Суббота и воскресение и вовсе слились воедино, а мне оно и необходимо было.

Проснулась утром. Почти сразу же пришел Ласточка, чуть позже Ворон и Крапивница. Раз четвёртый или пятый, наверное, в своей жизни держала в руках машинку для стрижки. Вроде получилось хорошо. Главное, чтобы Крапивнице нравилось, а ей, как она сказала, нравится.

Ласточка занялся учебой, а мы с Вороном своими делами; он залипал в телефоне, а я впервые за долгое время села рисовать. Помнится, однажды потратила весь вечер на раскрашивание картины по номерам. Чем-то напоминает лайтовую маниакальную фазу, когда в голову после долгой апатии взбредает желание жить и чем-либо заниматься. У меня последнее время подобное с уборкой; хочется разобраться с каждой мелочью, аж тошно становится от малейшей неровности вокруг; глаз дёргается, руки чешутся, а ребята всё твердят: «ты бы к нам зашла, посмотрела бы, что такое бардак». Как мне не хочется возвращаться в стадию полного безразличия. Не поможет никто; Астра сейчас далеко, Солнце ещё дальше. Не выкарабкаюсь.

Даже Совушка ненадолго заглянул, зачастил появляться. Позднее выманила Ворона прогуляться, побесила его чуток; смеялись много и обошли, наверное, все магазины в округе. Вернулась домой, даже не разобрала покупки. Прилегла да уснула на часок, совсем не заметила, как в сон провалилась. Разбудили.

Позднее пришёл Ворон. Поужинали за просмотром мистики; не люблю есть в одиночестве, хоть и избегаю любого вида общепит. С незнакомцами ещё тревожнее, чем одной. Там и ребята все подтянулись.

Ласточка разозлил очень. Настолько, что в какой-то момент сдалась, как мантру начала приговаривать: «мне всё равно», «делай, что вздумается», «толку-то, если помощь моя бессмысленна в итоге». Пьяный был ещё, загнался из-за слов моих, дурак, а наутро оправдывался. Не злюсь на тебя более, Ласточка, только бы честен был ты, как со мной, так и с самим собой.

Когда разлили пиво, совсем не по себе стало. С губ почти сорвалось: «можете все уйти, пожалуйста»; перетерпела, остудилась.

Подозвала Ласточку, плюхнулся рядом поникший. Совушка на полу сидит, смотрит на него пристально; машет головой и опускает взгляд в пол. Ощущение, словно вспоминает, как сам был на месте Ласточки; либо же просто ухмыляется его сонному состоянию.

Ворон с Крапивницей не выдержали, сами ушли. Ириска отвернулась к стенке, смотрела какой-то фильм, пока мы с Совой и Попугаем о чем-то разговаривали, а Ласточка мирно сопел в углу.

Совушка странный. Спрашивает: «А ты как спать будешь, если Ласточка у тебя на кровати уснул?». Как будто сам никогда тут не оставался. Помню, с непривычки беспокойно спала первое время. Однажды чувствую, что Совушка переворачивается. Спустя секунд тридцать резко поднимается; ощущаю его взгляд на себе. Понимает, кто рядом, и устало падает на подушку. Примерно то же с похмелья сегодня почувствовал и Ласточка. Проснулась от того, что сел на кровать, а сам не понимает, где находится. Забавно.

С Попугаем ещё со смеху чуть не умерли, как Совушка Ласточку разбудить пытался. Последний вцепился в игрушку, отпускать не хотел; а как из рук выпустил, когда Совушке удалось его поднять, так ладони в том же положении и остались. Жаль, что не сфотографировала.

Не смогла уснуть, удачу решила испытать, хоть и сначала пожалела об этом; каждый раз думаю: «Нужно ли?». Давно с ним так не говорили. Даже в заметках отметила тогда: «Рядом мирно спят два тела, и как бы я не хотела к ним сейчас присоединиться, провожу утро за текстовыми смсками с Совушкой. Пообещал кое-что. Выполнит ли? Или доверие моё ему совсем не важно?». Выполнил. Похвально. Посмотрим, как дальше пойдёт.

Воскресным утром проснулась разбитая; настолько, что видеть никого не хотелось, а говорить — тем более. Переселила себя, выползла из комнаты и пришла к Ласточке; заранее предупредили, что Ворон не в духе. Загнался совсем, а я и не сказала ничего дельного; сил не было. Моментами не согласна с ним была, но виду не подала, не посчитала нужным. Благо, что всё образумилось.

Остаток дня провели у меня. Ребята учились, пили пиво, бесились, смеялись и много говорили. С момента, как Ириска ушла на работу, я ни на минуту не оставалась одна; кто-то всегда был рядом, пусть и занятый своим делом. Одиночество необходимо, но с отъездом Солнца задушило бы совсем.

Что-то изменилось за эти три дня. Истерики почти совсем испарились, комната всегда была наполнена разговорами и людьми, приятной атмосферой — такой, что расходиться даже не хотелось. По крайней мере мне.

Ириске перед сном рассказала, что радовалась присутствию каждого. Вспомнила, как последний месяц прошлогоднего лета провела в полном одиночестве. Орешек улетела в Америку, Астра и Солнце в свои города. Жить не хотелось совсем, спасали только вечера в компании Ириски и ещё нескольких ребят. Стены давили, еда не лезла, а из дома выходить хотелось лишь в редких случаях — за продуктами и вынести мусор. Потому и сказала в начале, что необходимы мне были эти дни.

Поведала Ириске ещё и о том, что не знаю, как бы себя чувствовала, если бы не ребята. Как самый верный и преданный пёс ждала бы её с утра и до вечера, только бы скорее пришла да скрасила существование своим присутствием и разговорами. Звучит до неприязни отчаянно, аж выворачивает от собственного бессилия, вызванного неумением справляться с длительным одиночеством и желанием скулить; да так, чтобы челюсть сводило от боли; голова от такого совсем раскалывается, и никакие таблетки не смогут облегчить жизнь.

Потому и рада я, что сейчас не одна. Хоть и сбегаю от самой себя, обманываю, заполняя иллюзорную вызванную отсутствием Солнца пустоту другими людьми и делами. После этих трёх дней чувствую невообразимое спокойствие, вот только теперь уже оно кажется настоящим, не от физического и морального истощения, а наоборот — от осознания, как мне повезло встретить тех, с кем я могу быть собой.

03.4.22

Под боком спит пьяный Ласточка, а я провожу своё утро за текстовыми смсками с Совушкой. Пообещал мне кое-что. Выполнит ли? Или доверие моё ему совсем неважно?

02.4.22

Как дорого мне то, что Ириска с понимаем относится к моим метаниям туда-сюда. Как ценно её умение выслушать, подобрать правильные слова, принять то, что я рассматриваю ситуации и слова людей с нескольких сторон, пытаясь угадать истинные мотивы говорящего.

— Вот знаешь, ты иногда о таких вещах думаешь, так много всего анализируешь и запоминаешь, что мне в голову вообще бы никогда не пришло, — сказала как-то Ириска, удивляясь очередному моему предположению.

Ещё мне надо придумать прозвище себе. Прошла пару тестов, все как один обозначили меня совой. Даже Ворон ассоциировал с ней, жаль только Совушка занята уже.

Смешно ещё. Сидим с Ириской; Совушка с Попугаем последние с нами остались. Они о моём дневнике совсем не знают, в отличии от Ласточки, Ворона, Крапивницы и Ириски — для неё зачитываю записи лично. В последний раз даже упросила прочитать что-нибудь еще; так ей понравилось.

— Какая у вас самая любимая птица? — нарушаю тишину.
— Сова, — недолго думая отвечает Совушка.
Перевожу взгляд на Ириску; реакции не следует, и я просто думаю, что она не заметила.
— Ворон, — говорит Попугай.
Вновь обращаю внимание на Ириску. Взгляды встречаются, и нас пробивает на дикий хохот. Совушка тут же начинает расспрашивать, и я не нахожу ничего лучше в качестве оправдания, вспоминая название птицы, которая так рассмешила однажды Ириску, мол она её любимая. Забавно очень, но как же я ненавижу эти неслучайные случайности.

Сегодня вечером совсем плохо себя чувствовала. Мысли никак на вязались во что-то цельное, даже не знаю, как смогла допилить хотя бы до половины работу подруге. Она пожалела меня, попросила отправить то, что получилось, и пожелала приятного отдыха. Не знаю, справлюсь ли я с её дипломом.

Ворон какой-то совсем поникший был. Ни то внутреннее, ни то Совушка с Попугаем настроение испортили. Мне сначала совсем не понравилось, что они завалились без предупреждения, так ещё и ради своей привычной цели — поржать; а мне поговорить тогда просто хотелось. Рада, что с музыкой у него получается. Цели и мечты есть у меня, Ворон, просто в тупик немного поставил; вопросы уж очень деликатные, навевающие о многих воспоминаниях.

Затронула тему изменений в компании, когда остались впятером. Неожиданно вошёл Попугай, хотел Ворона забрать, но когда ему попытались дать понять, что сейчас не самое время, Попугай рассмеялся и сказал: «ну, я посижу». Разрядила обстановку, вернув тему, на которой Попугай от нас ушёл. Не виноват ведь он, что не для его ушей предназначалось изначальное.

Позднее сменилось настроение. Впервые за долгое время почувствовала тягу к общению и чьему-то присутствию рядом. Упорхнула к Ласточке, Мотыльку и Крапивнице; та в свою очередь зацепила меня в замок да всю спину искусала. Коварная. Соскучилась я по объятиям.

Мотылёк снова вспомнил историю, как пьяный однажды уснул у меня. Проснулся с иссохшим горлом, а я в руки уже ему тяну стакан с «целебной» водой. Запомнилось Мотыльку это очень. Рассказывает каждый раз, когда приходит; а мне слушать забавно, тешит эго немного. Приятно.

Не покидает ощущение, что Сова чувствует отдаление; да так и есть. Ругаю себя за то, как злюсь на него и его выходки; как пытаюсь принять неизбежное отстранение; как в очередной раз после нормального диалога и мелких деталей, на которые как обычно никто, кроме меня, внимание не обращает, я меняюсь и думаю, как его будет не хватать. Внимательный слишком уж стал. Специально ли или под действием чего — уже другой вопрос.

Несколько раз обращалась сегодня к кому-то, поддерживая тему, но поскольку люди порой заняты другими или банально не слышат тихого голоса, потому как громко говорить не люблю, Совушка тут же подхватывал и говорил: «я услышал», «видел недавно», «читал». Напомнил Синичку сейчас, когда тот из-за шума не слышал моих слов, но с большущей улыбкой кивал головой, только бы дать знак, что мои слова не звучат в пустоту.

Совушка былое ещё вспомнил, как ночевал тут чуть ли не каждую неделю. Странно мне это. Помню, писала однажды: «Слишком уж неподходящие мы, Совушка. Как говорила Крапивница: «Вот сижу я между вами и чувствую, насколько вы разные. Совсем иная энергетика. Как два полюса, что отталкиваются друг от друга»». А Совушка каждый раз ищет глазами, когда что-то происходит, зная, что реакция у нас одинаковая; заметила ещё с первых дней общения. Вот и сегодня так же: краем уха услышала разговор его с Попугаем, как тот «отчитывал» за то, что этикетки с пива срывает.

— Дербанить этикетки любишь? — вклиниваюсь, думая, что показалось. Сразу не услышал, и я вновь повторила вопрос.
— Угу, — пристально смотрит. Не сказала, что тоже страдаю такой привычкой. Лишь улыбнулась и закивала головой, от чего на его лице улыбка стала ещё шире. Понял ли?

Не люблю я о нём много писать, а иначе не получается. И отпустить не получается тоже. Как себе объяснить, что чем сильнее раскачиваешься, тем невозможнее остановиться? И ведь кататься на качелях мне, видимо, нравится, раз продолжаю; теперь, правда, с осторожностью, обдумывая всё ещё больше.

У Ласточки вроде бы всё налаживается. Главное, чтобы и дальше так продолжалось.

— А я тебя изначально самой серьёзной в компании считал. Ну, той, с кем можно поговорить и кому довериться, — Ласточка уже однажды произносил эти слова, что я не могла не подметить тут. Ценю.

Вспомнилось в тот момент знаешь что, Ласточка? Самое начало с этим дурацким многоугольником, когда ты забежал за колонкой вроде бы, а мы с Ириской попросили тебя чуть задержаться. И я объясняла тебе, как работает доверие на примере тумбочки, мол мебель — человек, к которому медленно я подбираюсь, прощупываю, узнаю, можно ли, не предаст ли; а если происходит что-то неприятное, то тут же отхожу на пару шагов назад, теряя то самое, к чему так стремлюсь — искреннее понимание, близость и доверие. Помнишь ли?

С Крапивницей забавные вы очень; она и в тебя сегодня вцепилась коготками. Ты ей что-то за жесткость сказал, а Крапивница промолвила, мол она — не я. «Да, ты не она», — ответил, и Крапивница стала нежнее. Интересно за вами наблюдать. Так же ли интересно вам читать обо всех моих наблюдениях?

Ещё все по-разному так обнимаются: кто-то сжимает до хруста костей, словно до души дотронуться пытается; кто-то совсем слегка прикасается, почти по-ребячески; кто-то поглаживает по спине; кто-то заводит руки вверх, кто-то вниз; а кто-то даже по завершению продолжает касание, ладонью проводя по рукам до пальцев. Всегда обнимаю в ответ, исходя из того, как обнимает человек. Заметно ли?

Хороший вечер получился в итоге. Не ожидала, признаюсь. В какой-то момент даже о телефоне позабыла, совсем не хотелось смотреть в экран; только одного — быть здесь и сейчас. На долго ли это или всего лишь разовая акция?

31.3.22

А ещё руки трясутся как стиральная машинка.
Блять.